Гиперборея: ХІ раздел Серикбол КОНДЫБАЙ Пространства Қаңғар Часть 4

Гиперборея: ХІ раздел Серикбол КОНДЫБАЙ Пространства Қаңғар Часть 4 Ергенекон Персидский историограф при дворе династии Хулагу Рашид-ад-дин (ХІҮ век) в «Собрании летописей» приводит генеалогическую легенду о том, как далекие предки монголов Нукуз и Киян в эпоху ожесточенных войн, когда был разгромлен их народ, вместе со своими женами скрылись в межгорном ущелье Эргенекун. С. Неклюдов, отмечая, что эта генеалогическая легенда присутствует не только в генеалогии иранских хулагидов, но и в родословиях более поздних чингизидских династий Казахстана и Средней Азии, далее пишет: «но миф о Нукузе и Кияне не был воспринят монгольской феодальной историографией, ведущей счет поколений «золотого рода» Чингисхана с первопредков Борте-Чино и Хо-Марал». Иначе говоря, этот миф является не монгольским, а тюркским, и, во-вторых, он возник не в монгольской, а в среднеазиатско-казахстанской тюркской среде. Обретя политическую власть в тюркоязычном пространстве, потомки Чингис-хана с целью ее легитимизации использовали тюркские генеалогические мифы. Даже имена «оставшихся в живых монгольских джигитов» – Нукуз и Киян – могут восходить к представлениям прототюркского времени. «Прожив около четырехсот лет в теснине Ергенекона, потомство Нукуза и Кияна разрослось и превратилось в большой народ. От Нукуза пошли рода нукуз и дарликен, а от Кияна – род кият». Рашид-ад-дин указывает, что от рода кият пошли ветви юркин и боржиган. «Не помещаясь более в теснине, они начали искать возможности выйти из нее в открытый мир. Один кузнец обнаружил железную скалу, сделал меха из семидесяти шкур, установил их в семидесяти местах, расплавил скалу и вышел из ущелья... В это время монгольским царем был Борте-Чино из ветви курлас рода кият...» Уже из этого фрагмента становится ясна типологическая общность легенды о Ергенеконе, относящейся к ХІІІ-ХІҮ векам и легенды небесных тюрков ҮІ века об Отукене. О родстве этих двух легенд мы уже писали[iv], теперь же дополнительно приведем еще одно-два доказательства. Для начала отметим, в обоих легендах народ при выходе из пещеры или теснины возглавляет вождь из рода волка: у коктюрков это Ашина, у киятов – Борте-Чино. Ергенекон – в качестве параллельного Отукену названия – связан со знаком абак. Здесь также присутствует мотив полого пространства, пещеры, поэтому имя Нукуз можно рассматривать как Нг – «точку в центре круга». Нукуз > нүкте (точка) > Нг. Компонент уз в этом имени является прототюркским множественным окончанием или имяобразующим формантом[18]. Стремление Нукуза скрыться в пещере, чтобы дать жизнь своему будущему потомству, на уровне идеи точно соответствует мотиву Ноева ковчега иудео-христиано-мусульманской традиции, когда пророк Ной / Нух строит ковчег (каз. қобшық, қобышақ) и закрывается в нем со своими потомками, чтобы спастись от всемирного потопа. Нукуз – тезка пророка Нуха / Н оя (Нукуз > Нух), его прототюркская параллель. Вместе с тем тюркский Нукуз – дальняя параллель шумерского Энки (энки > нк > нукуз). *** Имя спутника Нукуза Кияна также вызывает ассоциации с шумерским мифом. Украинский историк Ю. Шилов, исследовавший курганы бронзового века в северных причерноморских степях, попытался интерпретировать конфигурации самих курганов, обнаруженные в них артефакты через древние шумерские мифологические сюжеты, и это ему удалось. Проводя параллели, Ю. Шилов приводит следующий шумерский миф. «Согласно мифу о происхождении вселенной изначальный океан (А-ки-ан: «не-земля-небо») породил праостров или гору Киан, внутри которой зародился Энлиль («воздушное колыхание», «ветер»), разделивший мать Ки («земля») и отца Ан («небо»). Спустя длительное время, уже после того, как возникли боги и вылепили из глины людей, Энлиль совершил свой второй выдающийся подвиг: в сопровождении неких «каменных демонов» он сплавал в потусторонний мир и вывез оттуда для людей мотыгу или плуг...»[19] Это – шумерский миф, мы же уже показали, что шумерский миф не является первоначальным, т.к. по нашей гипотезе шумеры – это лишь одна из групп гиперборейцев, отправившаяся на юг. Шумерский миф, на наш взгляд, – это лишь частный случай развития первоначального гиперборейского представления. Если мы попытаемся восстановить вероятный гиперборейский миф, более поздним вариантом которого является шумерский миф, то скорее всего, Энлиль занял первоначальное место Энки, т.е. в исходном мифе в потусторонний мир плавал Энки, а не Энлиль. Ведь Энки – тезка самодийского Нго, ныряющего в воду, чтобы достать зародыш земли, а также семитского Нуха / Ноя, строящего ковчег для спасения человечества, а также и тюркского Нукуза, «сокрывшегося в пещере-теснине, чтобы спастись и дать потомство». С уверенностью можно утверждать, что в первоначальном варианте мифа главную роль играл не Энлиль, а Энки (Действительно, в шумерском мифе создание плуга или мотыги приписывается Энки. См. МС 635. – Пер.). Реконструированное в этом сюжете понятие Киан выводится Ю. Шиловым из соединения шумерских слов Ки (земля) и Ан (небо). Для нас интересно сходство этого слова с именем Киян в тюркской генеалогической легенде. Можно предположить, что первоначальным вариантом этого имени было Ки-Анг (Ки-канг). Ки в шумерском языке означает «земля». Можно предположить, что в прототюркском языке слово к (ка, ки, кі) являлось древней праформой, означавшей «жизнь, живое», «форма», «индивид». В прототюркском языке слово к стало основой слов, имеющих отношение к отдельной личности, человеку (кі-сі (человек), кі-ші (младший), кі-м (кто), кі-лең (почти, все, подряд)). В этот ряд можно включить понятие ка древнеегипетской мифологии (душа человека, его судьба), ки (земля) шумерского языка. Первоначальное значение казахского слова қиыр (дальний, крайний, далекий) – Ки-йер, т.е. слово является шумеро-тюркской тавтологией «земля-земля». Слово қиян образовалось путем соединения понятий ки и анг (канг), поэтому оно и по форме, и по значению сопоставимо с шумерским понятием Ки-галь. Ки-галь (шумер. «великая земля», где ки – земля, галь – великий) – название подземного мира, синоним понятия Кур. Ки-галь изображается в виде некоей прорвы, пещеры. Первоначальная форма слова Ки-галь – Ки-канг > Ки-кал > Ки-галь. Таким образом, Ки-галь и Киян – родственные понятия, возникшие в результате изменений одного и того же слова. Первоначальный характер образа Киан в древнейшем мифе связан с представлением о Ки-анг – «пространстве земли» > «лоне Матери-Земли». Если Киян (Ки-анг) – «полое пространство, то Нукуз – зародыш, человек, народ внутри этого пространства. Слово қиян можно считать параллельным названием образа Ергенекон, Отукен, сохранившимся в другой среде. Если теперь мы приведем легенду к ее первоначальному виду, то она будет звучать так: «Нукуз со своей семьей, убегая от врагов, скрылся в ущелье Киян...» Позднее тюркская этимология превратила это название в имя человека и этноним[20]. Так сформировался образ двух братьев Нукуза и Кияна. Тем не менее, присутствие в тюркской легенде понятия қиян, позднее в казахской эпической традиции продолженного понятием Үш Қиян (Три Кияна),позволяет предположить, что оригинал слова Ки-анг сохранялся в неизменном виде в течение тысячелетий в мифо-эпико-генеалогическом комплексе одного из неизвестных нам прототюркских народов. Возможно, это слово, родившееся на Южном Кавказе в 6 тыс. до н.э., в безмолвии существовало в течение более семи тысяч лет в наследии некоего прототюркского, а затем тюркского народа. Политическая конъюнктура ХІІІ века пробудила к жизни от тысячелетнего сна это генеалогическое имя, вывела его на общетюркское лексическое пространство. *** Тюркский миф об Ергенеконе был переработан в монгольской среде в соответствии с потребностями политической идеологии. Русские исследователи, опираясь на внешнее сходство топонима Эргенекун с названием реки Аргунь на севере долин Онона и Керулена в Монголии, помещают легендарный топоним сюда. Разумеется, мы не можем согласиться с такой привязкой, т.к. мифо-лингвистический анализ указывает на то, что топоним является отголоском прототюркского представления. Авторами варианта легенды, использованного в родословии Чингис-хана, возможно являются древние – до ІХ-Х веков, т.е. еще до монголизации – поколения родов нукуз, киян, конырат, говорившие на одном из древнетюркских языков. Легенда об Ергенеконе, за исключением имен людей и топонимов, некоторых деталей, повторяет древнетюркскую легенду об Отукене и Асянь-шаде, т.е. это родственные в типологическом плане мифы, отличие их в том, что древнетюркский миф был записан на 700 лет раньше. Сюжет о «расплавленной скале, открывшей выход из ущелья» – это мифическое действие, он воспроизводит процесс «раскалывания закрытого пространства, абака или мирового золотого яйца, не выдержавшего жара огня» > «возникновения мира из огня». Здесь вместо золота или бронзы упоминается железо, древний мифологический характер повествования, дополненного реальными и вымышленными деталями исторической легенды, забыт. Значение слова Ергенекон полностью объясняется через тюркскую мифологическую лексику. Қон > Қоңғ – один из вариантов произношения древнетюркского понятия «пространство», т.е. Ергенекон в качестве пространственной мифологической модели является одним из исторических вариантов образа, как и Отукен, и Кангха. Ергенекон или Ергене Кеңістік – «замкнутое, отдельное, полое пространство», с этим мифологическим понятием связано его описание как «горной долины, ущелья, со всех сторон закрытого горами». Слово ергене обладает несколькими, вырастающими друг из друга смыслами. Ергене > ерг-ене > Арғы ана или Арғы ене, т.е. это прародительница, праматерь, предок, «дальняя, потусторонняя бабушка» определенного этноса. Женский облик предка говорит о том, что это представление сформировалось в эпоху прототюркского матриархата, т.е. является очень древним. Можно отметить, что слово ергене через ерг > арғ > арғы (потусторонний, древний) связано с понятиями арғы дүние (потусторонний мир), арғы жақ (та, другая сторона), аруақ (дух предка), Эрклик , ергежейли (карлик), в этом контексте Ергенекон означает мифический потусторонний мир, страну мертвых, страну предков в загробном мире. Главное, что образы Ергенекона, Отукена и Кангхи восходят к единому началу, в основе всех трех лежит прототюркское понятие канг / кең. Кангу – Тарбан – Отрар Город Отрар, подобно метеору осветивший страницы истории Южного Казахстана, в орхоно-енисейских памятниках ҮІІІ века называется Кәңү Тарман или Қаңғу Тарбан. Слово тарбан на согдийском языке означает «укрепление», «пограничный пикет» (перс. дарбанд или дербенд). Компонент кәңү > қаңгу в топониме – это уже известное нам слово қаңғ. Отрар в своей истории имел множество названий. Кроме Фараба, это также Тарбад, Турарбанд и др. Возникновение Отрара датируется ҮІ-ҮІІ веками, однако он был построен не на пустом месте, сам компонент Кангу в его названии свидетельствует о том, что он продолжил историю Кангюя (Кангара). Название Кангюй же, как известно, было зафиксировано уже в ІІІ-ІІ вв. до н.э. Позднее это название подхватили кангар-печенеги и канглы, так что здесь можно говорить о непрерывной полуторатысячелетней истории «кангарской традиции». Как нам кажется, этот регион – одно из мест, где мифо-эпическое понятие Қаңғ было привязано к реальному географическому пространству, главное из этих мест. Связь «авестийских» топонимов Кангха, Канг-диз, Кандждих с этим регионом раздвигает временные рамки истории здешней «кангарской традиции». Наиболее значима связь «авестийского» этнонима тур и пространства Туран с этим регионом Кангара-Отрара. В этом контексте возникает необходимость раскрыть прямую связь между мифом об Отукене и понятиями Кангха, Туран, тур и тюрк. В этой проблеме все еще многие моменты остаются нераскрытыми. На первом этапе традиция отождествлять туров и тюрков, Туран и Туркестан появляется уже в ҮІ веке при владычестве персидской династии сасанидов. Продолжившие древний «авестийский» > парфянский эпос, сасанидские персы в ІҮ-Ү веках отождествляли Туран и туров с эфталитами (хионитами), называемыми белыми хуннами. С неожиданным появлением в ҮІ веке нового врага – небесных тюрков – персы и их стали отождествлять с турами. Эта традиция была продолжена в мусульманскую эпоху после ҮІІІ века на новоперсидском языке и закреплена в поэме Фирдоуси «Шахнаме». На втором этапе мусульманизированные тюрки периода сельджуков и караханидов, ознакомившись с персидской литературой, тепло приняли «относящиеся к ним самим» описания Турана и его царей в персидском эпосе. Так Афрасиаб был отождествлен с собственно тюркским мифологическим представлением об Алып ер Тунга, в результате сформировался тюрко-персидский эпико-генеалогический комплекс о «тюркском» царе Афрасиабе (Ер Тунга) и его Туране. Этот процесс имел место в ҮІІІ-ХІ веках. Средневековые тюрки-мусульмане, в том числе и казахи, продолжили эту традицию воспринимать Туран как Туркестан, а туров, туранцев как тюрков. Мысль о вероятной ошибочности такого отождествления никому и в голову не приходила. Поэт Магжан Жумабаев, воспевая Туран и Туркестан, продолжил эту традицию. Между тем, на дворе был уже ХІХ-ХХ век. Русско-советские и европейские иранисты объявили, что Туран, Кангха, туры никакого отношения к тюркам не имеют, что они изначально были ираноязычными, и вся эта традиция отождествлять тюрков с Тураном – заблуждение. Тюркоязычная наука, единственно в интересах которой было бы оспорить это «разоблачение», вступить в дискуссию с европейскими и русскими иранистами, оказалась неспособной на это. Тюркская[21] наука, не имевшая в своем распоряжении непрерывной письменной традиции (наиболее древние письменные памятники тюрков датировались не ранее ҮІІ в. н.э.) и не имевшая возможности собрать и проанализировать рассыпанный от Дуная до Хингана, от Магадана до Стамбула фольклорный, языковой и мифологический материал тюркских народов, действительно не могла ничего противопоставить мощному «сравнительному словарному фонду» индоевропеистики и иранистики, трехтысячелетней письменной традиции индоиранцев, данным археологии, априори и безусловно объявивших ариями все культуры боевых колесниц и трупосожжений. Мифология и сопряженная с ней мифолингвистика (ветвь науки о языке) – отрасли науки, позволяющие исследовать возможно полно дописьменный период истории, – у тюрков не только не развивались, о их существовании никто и не вспоминал. С первых шагов исследования казахской, тюркской мифологии для нас стал очевиден потенциал этой науки, способной разрушить «арийскую теорию». Мифология и мифолингвистика позволили убедиться, что высказанные когда-то мнения – пусть не научные, а поэтические – о тождестве Турана и тюрков являются по сути истинными. Прототюркское происхождение понятия Кангха автоматически означает, что образы Кангхи и связанных с ней туранцев являются тюркскими. Гипотеза, первоначально сформировавшаяся благодаря одному-двум языковым и мифологическим совпадениям, с увеличением количества таких совпадений, их выстраиванием в целостный комплекс превратилась в убедительную концепцию. Теперь уже не поэтическая рифма и не историческая традиция, а научно доказанная теория позволяет уверенно утверждать: туранцы – это прототюрки, народ, говоривший на «другом тюркском» языке. Если теперь мы вернемся к нашему разговору о реальной связи и преемственности Кангхи и Отукена, туров и тюрков... Существует ли историческая связь между ними? С точки зрения современной исторической парадигмы ответ однозначно отрицательный, т.к. высказанное некогда Л. Гумилевым суждение о тюркютах превратилось в современной тюркской истории в незыблемую догму. Китайские источники повествуют о том, как поздние хуннские племена, обитавшие в конце ІІІ – начале ІҮ веков на севере района Нань-Шань, были вытеснены оттуда и до 460 года находились в Турфанском крае. В 460 году на них напали племена жужаней (аваров), которые вырезали большую часть хунну, а выживших выселили на Алтай. Опираясь на эти сведения, русские историки (Л. Гумилев, С. Кляшторный) объявили жужаней монголоязычными, а хунну – тюркоязычными. Несомненное сходство времени и географии исторических событий с канвой легенды о происхождении тюрков стало причиной того, что концепция не встретила сопротивления, никем не оспаривалась. Возможно, такое сопоставление правильно с точки зрения истории, однако датировка названия тюрк переселившихся на Алтай (остатков хунну) и выводы мифологии и лингвистики относительно легенды о происхождении тюрков не позволяют полностью согласиться с концепцией. Гумилев и его последователи не ответили на следующий вопрос. Назвались ли тюрками малочисленные остатки побежденных хунну после прихода на Алтай, или же это название существовало до переселения? Ответ на этот вопрос очень значим, это один из ключей к решению проблем о происхождении тюрков вообще.